Они ушли, а мы остались. Как российская IT-отрасль будет жить без иностранного ПО
Отечественные IT-компании и раньше пытались постепенно замещать импорт, но последние события явно придали процессу ускорение — тем более что с конца марта госзаказчикам и вовсе запретили закупать иностранное ПО. При этом если с софтом у нас дела неплохи, то вот к «железу» есть вопросы.
Последние месяцы иностранные вендоры уходят из России, приостанавливают сервисное обслуживание и отзывают лицензии, а IT-специалисты уезжают. Как бизнес и госорганы собираются жить в новых условиях, рассказали участники круглого стола «Фонтанки».
Вопрос ребром
Ранее российское Министерство цифровых технологий предлагало перевести критическую информационную инфраструктуру (КИИ) на российское ПО к 2023 году, а на железо — с 2024 года. Тогда проект подвергся критике со стороны разных отраслей. Сроки не раз переносили — потом речь шла уже про 2025 год. Теперь без вариантов: переход на отечественные рельсы грядет для всех — и для госзаказа, и для бизнеса. Но вопросов по-прежнему много: кто обеспечит всех российскими аналогами и насколько быстро это надо сделать, чтобы избежать критических потерь.
Какие-то компании оказались поставлены перед фактом, но кто-то занялся импортозамещением еще несколько лет назад, понимая тренд. Однако отрасль многогранна — и у каждой компании ситуация своя.
Например, в сфере кибербезопасности все и хорошо, и плохо одновременно, отметил Александр Калита, директор департамента проектирования ООО «Газинформсервис». Все хорошо в части импортозамещения средств защиты информации — разработано достаточно много отечественного софта, в Реестре Минкомсвязи уже около 11 тысяч наименований, из которых несколько сотен средств из названной экспертом области. И поскольку цель — соответствовать требованиям 187- ФЗ о безопасности КИИ, процент замещения в этом вопросе сейчас уже более 95%.
— В сфере аппаратного обеспечения картина совершенно иная: здесь почти все оборудование иностранное, и трендов на улучшение я не вижу, — говорит Калита. — Новые заводы по его производству появляются эпизодически, и, по разным оценкам, строительство такого предприятия оценивается в 10–15 млрд рублей. А построить, оснастить оборудованием и кадрами в короткий срок — задача нетривиальная. Так что я считаю, что поддержка государства должна идти на создание производства комплектующих.
Ситуация с аппаратным обеспечением довольно сложная. Практически отсутствует сквозной процесс — от проектирования до производства продукции на территории государства, в первую очередь микропроцессоров. Мы можем делать самый лучший софт, но на что мы его будем ставить?
Эксперт также напомнил о разнице между проприетарным (несвободным, патентованным) и open source ПО с открытым исходным кодом. Именно в мире СПО велика роль российских айтишников. Практически во всех крупнейших проектах, «кирпичах», из которых строятся enterprise-приложения во всем мире, есть наши разработчики, тестировщики, архитекторы. Например, Apache Kafka, Apache Spark — все знают это программное обеспечение, и в его разработке принимают значимое участие тысячи людей из России. К сожалению, после февраля негативные тренды начали работать и здесь. Российским айтишникам, развивающим подобное ПО, ставят «палки в колеса» — блокируют аккаунты, закрывают доступы. От этого в итоге плохо всем. Но, как отметил Михаил Кузнецов, важно, что даже при затрудненном использовании этих продуктов экспертиза останется внутри нашей страны. А дальше важно ее наращивать, чтобы не отставать от остального мира.
— Мы работаем в области инфраструктуры — IT-серверы, аппаратная часть, — рассказал Александр Калошин, генеральный директор Last.Backend. — Большей частью в области малого и среднего бизнеса и стартапов, где все изначально строилось на базе open source. Здесь все хорошо и есть чем похвастаться, потому что львиная доля разрабатывается российскими IT-специалистами. Здесь практически нет проблем — кроме угрозы полного закрытия доступа.
У компании «Омега» основная история как раз проприетарная — интеграция на базе отечественной платформы 1°С. Но если раньше в разных процессах здесь много использовали Microsoft, то в последние годы применяют только open source, поскольку больше ориентированы на государственные инфосистемы.
— У нас «родные» системы защиты информации, Linux и никакого импортного проприетарного ПО в нашей работе нет, — говорит Сергей Полуновский, заместитель генерального директора компании «Омега». — А вот с точки зрения железа ситуация и правда очень сложная. В России уже есть производства серверных платформ, но вот компонентная база — элементарные чипы — главная проблема. У нас, например, есть направление образовательной робототехники, и вот у роботов-манипуляторов уже возникли проблемы с компонентами. Сейчас ищем альтернативные логистические пути поставок.
В госконтрактах уже давно указывают в числе обязательных требований либо открытое, либо только российское ПО. Все, что создавалось последние лет восемь, учитывало эти директивы. По словам Антона Немцева, руководителя проектов в области информационных технологий компании «Нетрика», в госсекторе есть разве что локальные точечные проблемы с более старыми конфигурациями, которые не заменяли лет 12. Где-то еще могут работать на ушедших из России системах, и теперь надо срочно переезжать в условиях ограниченного времени и бюджета.
— Насчет аппаратной проблемы добавлю позитива, — продолжил Немцев. — В прошлом не было дефицита аппаратного оборудования. Заказать сервер было дешевле, чем оптимизировать приложения. А теперь фокус сместится именно на оптимизацию систем, чтобы меньшим числом «железа» выполнять бОльшую или такую же работу. Что касается перемен последних месяцев, то отмечу агрессивные массивные DDos-атаки, сотни тысяч запросов, против которых наши коллеги круглосуточно поднимали защиты — и справились. При этом атаки не заканчиваются до сих пор.
Место пусто не бывает
Опасность ухода иностранных IT-компаний в том, что конкуренция будет сведена к нулю, а это путь к деградации, считает Александр Калита. Поскольку значительная часть наших продуктов пока ещё отстаёт по степени развития от зарубежных, и для достижения должного уровня нужно время, вся эта ситуация может отбросить нашу IT-отрасль назад.
— С точки зрения безопасности мы уже с 2016 года стараемся не использовать зарубежные сервисы и даже базы данных, — добавил эксперт. — Нынешнее положение чревато больше проблемами для пользователя — многие рабочие места пока функционируют на зарубежной инфраструктуре. Повсеместно стоит Windows, хотя есть положительный пример компании «Мой офис», которая разворачивает локальные вычислительные сети на отечественном софте. Понятно, добровольно никто не стал бы менять Autocad на Nanocad, но теперь делать это надо добровольно-принудительно.
Уход и ограничение присутствия компаний — это не только невозможность купить лицензию или техподдержку для проприетарного программного обеспечения, но и вопрос управления рисками в сфере СПО, добавил Михаил Кузнецов.
— Одна из моделей в мире СПО — когда компания копит экспертизу в продукте, а потом начинает продавать под него техническую поддержку, — продолжил он. — С уходом востребованных иностранных компаний, использующих эту модель бизнеса, клиенты, которые привыкли к ожидаемому уровню сервиса, в лучшем случае смогут получить только что-то в рамках стандартного процесса развития СПО. А это «что-то», конечно, будет без гарантий.
Для проприетарного ПО временным решением может выбираться использование уже приобретенных лицензий на протяжении срока их действия. Клиенты ограничивают весь периметр использования файрволлами и перестают обновлять версии. Это рабочее решение в краткосрочной перспективе, но есть и подводные камни — в рамках обновлений производители поставляют исправления уязвимостей. Таким образом, через некоторое время можно получить «решето» в виде потенциально опасного ПО.
Александр Калошин отметил ряд плюсов и возможностей в подобной ситуации. После ухода ряда игроков снизилась конкуренция — и у мелких российских компаний появился шанс.
— Например, есть известное контейнерное направление Kubernetes. Мы начали делать подобные системы одновременно с ними четыре года назад, — пояснил Калошин. — Наш аналог Kubernetes мы, как маленький стартап, не могли никуда ставить из-за бешеной конкуренции с гигантами. Или есть такой продукт Openshift, с которым мы не могли конкурировать вообще никак, а теперь у нас есть полный его аналог. При настройках, автоматизации и обслуживании инфраструктуры мы пользуемся парочкой зарубежных сервисов. Как только стало ясно, что их завтра не будет, мы начали создавать аналог, покрыв 80% функционала.
По словам Александра Калошина, большинство зарубежных сервисов нередко «обвешано» лишними функциями, а базовые core-фичи, за которые им в основном платят, делают не так быстро. Есть множество open source аналогов, которые можно посмотреть, изучить их базу, свериться с лицензиями и собрать грамотно что-то свое без излишеств. У компании уже есть такие продукты, они готовятся к выводу на рынок.
— Мы в конце года закупили нужные лицензии и какое-то время будем с ними работать, — продолжил Сергей Полуновский. — Касаемо сервисов по подписке, тут главный вопрос: насколько быстро появится замена. Если говорить о ERP-системах (планирования ресурсов предприятия), многие компании все еще сидят на SAP даже в плане критической инфраструктуры. Да, снести систему можно, но тогда возникает вопрос сохранения качества при переходе на другую. Нужна альтернатива с сопровождением всех бизнес-процессов, выстроенных в SAP.
Как правило, вопрос о пересмотре системы работы встает, когда бизнес изменился, а система устарела и надо перенести все процессы в новую реальность. Однако сейчас миграция данных продиктована не апгрейдом и развитием, а необходимостью импортозамещения.
— Мы создали отдельную команду для переноса информационных систем с систем управления базами данных Oracle Database и Microsoft SQL Server на PostgreSQL, — говорит Антон Немцев. — В большинстве случаев миграция — больше чем просто миграция данных из одной базы в другую. Чтобы заменить функциональные возможности Oracle Database и её производительность, а также перенести данные без потерь, нужно провести серьезную, слаженную работу команды технических специалистов и оператора системы. Но это вложение окупается надежностью эксплуатации более чем на десять лет вперед.
Что касается ушедших с рынка продуктов, мы неоднократно видели, как проектные ИТ-организации в кратчайшие сроки становились продуктовыми. И текущие события создают ещё больше таких возможностей. По словам Антона Немцева, в России много талантливых, предприимчивых команд, для которых за несколько лет сделать полноценную функциональную замену ушедшим продуктам — дело техники.
Кадры и меры поддержки
С конца февраля начался масштабный отток айтишников из России. Точных данных по количеству уехавших нет — Наталья Касперская, например, недавно ссылалась на данные РАЭК, по которым Россию уже покинуло 70 тысяч специалистов, и в будущем их количество может перевалить за 100 тысяч. Указ президента в первый месяц после февральских событий анонсировал меры поддержки работникам IT-отрасли — льготную ипотеку, отсрочки от армии, налоговые преференции, улучшение грантовых условий для разработчиков, упрощенный наем иностранных сотрудников и другое. Эксперты, с одной стороны, признают эти меры полезными, с другой — считают, что насильно мил не будешь: решившего или вынужденного уехать не удержит ничто.
— Прошло совсем немного времени, чтобы оценивать эффект. Практические шаги по реализации мер поддержки пока не так заметны, хотя они здравые и должны помочь, — говорит Александр Калита. — Кто хотел уехать — уехал, причем кто-то уже вернулся. Тот, кто остался, будет работать в условиях сократившейся конкуренции и возросших возможностей.
Михаил Кузнецов уточнил, что понятие IT-отрасли размыто: сюда входят и UX-разработчики, и маркетологи, а самих разработчиков практически невозможно посчитать. По оценкам эксперта, в российской отрасли сейчас примерно 400 тысяч человек, что мало в контексте населения страны. В Белоруссии, например, айтишников 200 тысяч.
— С точки зрения «здесь и сейчас», история про отсрочку от армии после вуза — это интересно, но дьявол кроется в деталях, — добавил он. — Например, после техникума такая отсрочка не предусмотрена даже с профильным образованием. Есть еще ряд проблем: например, на уровне культурного кода у нас не принято инвестировать в долгую. Топ-менеджеры у нас на одном месте в среднем сидят два года. А мне интереснее как раз долгоиграющие истории — думать, что делать сейчас, чтобы через 10 лет получить позитивный результат. И еще главное — не заиграться в эту поддержку, чтобы не вырастить «привилегированную касту» айтишников.
— Меры выглядят привлекательно, но есть некий диссонанс, — говорит Александр Калошин. — Чтобы компания получила льготы как IT, ее средняя численность за 9 месяцев должна быть минимум 7 человек. Если взять средний стартап, нуждающийся в льготах для развития, то ему крайне дорого обойдется наем этих семи человек при средней зарплате айтишников. А дешевых денег на инвестиции в России сейчас нет, особенно для мелких предприятий. Я считаю, поддержка как раз нужна на начальном этапе — надо дать шанс таким компаниям хотя бы образовываться.
Сергей Полуновский считает все изложенное в указе правильным, но долгим в плане реализации.
— Говорят, что уже выделены конкретные суммы под льготные кредиты на поддержку бизнеса, но мы пока ничего не получили, — уточнил он. — Тем не менее поправки в Постановление № 550 увеличивают объем грантового финансирования проектов для наших разработок с 50 до 80 процентов, выросла минимальная сумма гранта, а доля частного софинансирования снижена с 50 до 20 процентов. Также инвестиции в IT поддерживает Фонд Бортника — все это в сумме поможет продуктовым компаниям. В целом все меры я поддерживаю, но боюсь, как бы не получилось наоборот: отрасль получит наибольшую поддержку на фоне проблем в остальных сферах.
— Касаемо уехавших нужно вникать в детали — говорит Антон Немцев. — Если человек 10 лет работает в российском офисе зарубежной компании, это часто узкопрофильный специалист с зарплатой в долларах. И когда работодатель ему предлагает лишиться работы либо переехать, он выберет второе. Большинство уехавших именно такие вынужденные узкие профи — переквалифицироваться им долго, и их поставили перед фактом. Более того, я считаю, что многие вернутся: за границей с ними заключают контракты на год, неопределенности много, а в России остались семья и близкие люди. Государству сейчас важнее помочь отрасли нарастить внутренний рынок, сделать его богаче, выйти на внешние незаблокированные рынки и увеличивать доступные айтишникам деньги, а заработать эти деньги эти люди сумеют сами.
Где взять людей
На фоне оттока специалистов в условиях и без того высокой потребности в них компании не могут себе позволить ждать несколько лет выпускников вузов и становятся кузницами кадров — прежде всего для восполнения собственных потребностей, а иногда и для «поставки» специалистов рынку.
— Мы готовим кадры в сфере инфобезопасности на специализированных кафедрах с III курса в нескольких вузах — в Политехе, Бонч-Бруевича и одном из вузов Екатеринбурга, — рассказал Александр Калита. — Это идет с переменным успехом: студенты при выпуске «рассасываются» в разные компании, да и подобных кафедр мало для потребности рынка. Еще практически исчезли как класс инженеры-системотехники — нет тех, кто бы интересовался микроэлектроникой, элементной базой, фотолитографией. Я не понимаю, как будет развиваться отрасль при практическом отсутствии кадров, а ведь те же чипы не делают на ровном месте.
Михаил Кузнецов назвал одной из ключевых кадровых проблем в России вопросы с мидл-менеджментом. На управленцах среднего звена в рамках hr-политики компании нередко экономят. Чтобы удержать уходящего сотрудника, его делают тим-лидом, то есть тем самым мидл-менеджером. А необходимых навыков работы с людьми у него нет. Важно, чтобы этот средний класс управления рос, ведь без него не довести информацию «сверху» до исполнителей без искажений.
— Наша цель — воспроизводство кадров внутри компании, поскольку их нам постоянно не хватает, — добавил Кузнецов. — С одной стороны, мы повышаем квалификацию текущего персонала. С другой — увеличиваем актив. Мы, например, открыли собственные школы по функциональному тестированию. Это самая простая точка входа в ИТ, где за полтора месяца обучения можно начать с зарплаты в 50 тысяч и довольно быстро увеличить ее в 2–3 раза. Но с разработчиками так не получится: за полгода Java-специалистом не стать. Также у нас продолжает работать школа нагрузочного тестирования, выпускников которой мы трудоустраиваем за два дня. iFellow продолжает готовить кадры с учетом новой специфики — например, разработчиков Hadoop для работы с большими данными. Таких людей на рынке на 4–5 тысяч меньше целевой потребности.
По словам эксперта, на 1 января 2022 года был огромный дефицит всех специальностей. За последние два месяца количество вакансий сократилось примерно в два раза, и секвестирование бюджета в крупнейших компаниях еще не закончено. Окончательный эффект станет заметен в ближайшие несколько месяцев. Но несмотря на это, спрос на сотрудников все равно есть.
Александр Калошин отметил, что кадров всегда не хватало и запрос на них неизменен. Закрылась возможность текущим специалистам работать на зарубежные компании, а, по оценкам экспертов, таких были десятки тысяч. Это несколько связывает руки и опытным спецам, и студентам, только закончившим вуз по профессии условного разработчика. Теперь нельзя будет просто открыть биржу фриланса и найти работу за 50 долларов в час, придется реально искать вакансию здесь, в России.
— Мы готовим кадры для себя и не только, — говорит Калошин. — Например, есть очень редкие и дорогие «птицы» на рынке — специалисты по DevOps, которых нам, да и всем, всегда не хватало. И мы сделали на этом микро-бизнес в рамках нашей компании — DevOps как сервис.
— В том году у нас был жуткий кадровый голод, а в этом вдруг стали работать каналы поиска, не приносившие результата тогда, — продолжил Сергей Полуновский. — На рынке появилось много свободных людей, и даже через Телеграм откликаются соискатели. Но если джунов и мидлов мы еще находим, то сениора — ни программиста, ни хорошего аналитика — никогда не найдешь, их просто нет. Поэтому есть компании, готовые предложить им абсолютно любые деньги.
Компания недавно запустила факультатив в вузах по 1°С. Также она принимает 20–50 студентов на практику в год, учит на аналитиков и на разработчиков. Аналитики стартуют с первой линии, где важны софт скиллс — стрессоустойчивость и работа в команде. Обучение разработке идет начиная с функционального тестирования.
— С программистами сложнее: большинство из них отсеивается через «мелкое сито», — добавил эксперт. — Но зато хорошо тем, кто остался. Мы как-то взяли стажера после вуза на зарплату 60 тысяч — через год за ним буквально шла охота, и его забрали на зарплату в 320 тысяч.
В госсекторе дефицит кадров больше проявляется в аналитиках, нежели разработчиках, добавил Антон Немцев. Аналитик — системный или бизнес — одна из ключевых ролей команды, наравне с тимлидом. Но таких людей на рынке мало, так как многие потенциальные кадры идут в разработчики, а также потому что в вузах студенты даже не узнают о такой профессии.
— Другая проблема с техническими кадрами — глубина обучения по специальности в вузе. Если государство сделает образование в отрасли более интенсивным и сфокусируется на современных технологиях и потребностях рынка, это будет более целевая помощь, — считает Антон Немцев. — Как только из вузов на рынок начнет выходить больше готовых к работе специалистов, стабилизируется ситуация с зарплатами ИТ-кадров, а компании смогут эффективнее расширять штат.
Испытание будущим
В целом эксперты считают, что в сфере софта отрасль подготовлена к импортозамещению, но вот с аппаратной частью нас ждут большие сложности.
— Самые большие проблемы случаются в смежных областях: например, системах управления производством, программно-аппаратных комплексах, где прочна связь «железа» и софта, — добавил Михаил Кузнецов. — И вот тут если вендор уйдет с рынка, то «железки» превращаются в «кирпичи» — и софты вместе с ними. Далее — система лицензирования, когда платят именно за аппарат и сервис. Если производитель уходит с рынка, аппарат без этого сервиса просто не работает. Так что тут проблем открывается больше, чем с заменой одной программы на другую.
Но есть отрасли, где все, наоборот, со знаком плюс. Это самые цифровизованные в России области: например, банкинг и страхование, где мы опережаем европейские компании на многие годы. И это отличная история для экспорта, считает докладчик.
— Мы просто делаем инфраструктуру, а в какой отрасли — без разницы, есть разве что проблема замещения некоторых вещей, — подытожил Александр Калошин. — Мы управляем серверами, и в этой части все есть. Но вот как управлять станками — все еще большой вопрос.
— На верхнеуровневых системах все хорошо, но сложности начинаются, если спуститься на уровень производства, — добавил Сергей Полуновский. — Как бывший автоматизатор крупного производства, приведу пример: в конструкции опалубочного робота просто невозможно ничего заместить. И это уже вопрос машиностроения. В России есть компании, которые, например, полностью выкидывают всю автоматику из бетоносмесителя и ставят российской шкаф. Но в его начинке софт российский, а большая часть железок импортная. Но и это полбеды — хуже всего тем, у кого на импортном типе оборудования импортные же софт и автоматика.
— Считаю, что у нас большие перспективы в разработке ПО, но есть отрасли, которым в плане «цифры» нужно податься сильно вперед, — это производство станков и промышленной автоматики, — считает Александр Калита.
Что касается госсектора, тут каждый регион со своим бюджетом и закупками — как следствие, цифровизация в госзаказе развивается в важнейших для региона отраслях, продолжил Антон Немцев. Например, Алтайский край удачно компьютеризировал сельхозотрасль (автоуправление комбайнами, цифровое слежение за здоровьем коров), и этот удачный опыт взяли себе федералы. В Санкт-Петербурге больше сфокусировались на цифровизации ресурсов здравоохранения и образования, автоматизации процессов госуправления. По словам эксперта, часть проектов не пошла дальше пилотов, но все же тенденция к развитию в госсекторе определенно есть.
